| В. Маяковский не хочет, чтобы его «как цветочек с полян, рвали после служебных тягот». Горячими строками стихов он, как искрами, прожигает хамелеонью личину обывателя, меняющего свои цвета от поэтому-то он говорил, что мало «пиджак сменить снаружи, надо выворачиваться нутром". Он сам проводит внутреннюю чистку своей души и призывает к ней других. |
в каждой
так положено,
что нельзя без пуговицы,
а без головы можно.
Современники вспоминают, что смокинги и шляпы Маяковский брал напрокат и покупал в недорогом магазине театрального реквизита. В его гардероб входил муаровый розовый смокинг и красный бархатный жилет, которые он носил вместе. Потом появилась знаменитая желтая кофта и нашейные ленты. В автобиографии «Я сам» Маяковский рассказывает о расцвете своего футуристического периода: «Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы — гнуснейшего вида. Испытанный способ — украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке — галстук. Очевидно — увеличишь галстук, увеличится и фурор. А так как размеры галстука ограничены, я пошел на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук».
 |  |  |
Желтая кофта футуризма
Под одной из «гнуснейших блуз», видимо, подразумевается пресловутая желтая кофта, воспетая и современниками, и самим Маяковским. «Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана», — пишет он в поэме «Облако в штанах».
Крупные ленты, которыми Маяковский повязывает блузы на манер oversized-галстуков, имели еще и практическое значение — закрывали дырки и потертости на одежде.
Желтых кофт, собственно, было две — просто желтая и в черную полоску. В то время с одеждой Маяковскому помогают мама и сестры — Ольга и Людмила (последняя работала текстильным дизайнером, возглавляла мастерскую аэрографии на Трехгорной мануфактуре). Поэт Серебряного века Бенедикт Лившиц вспоминал, как покупал с Маяковским ткань: «Решив, что его наряд уже примелькался, он потащил меня по мануфактурным магазинам, в которых изумленные приказчики вываливали нам на прилавок все самое яркое из лежавшего на полках. Маяковского ничто не удовлетворяло. После долгих поисков он набрел у Цинделя на черно-желтую полосатую ткань неизвестного назначения и на ней остановил свой выбор. <...> Сшила полосатую кофту Володина мать».
- В. Маяковский
"Война и разруха шли вместе, - писал Маяковский. - Печатный станок не справлялся с требованием на плакат. Даже если и справлялся, то безнадёжно затягивал, терял агитационность".
Маяковский не создаёт загадок и тайн, художественные образы персонажей в "Окнах" легко узнаются читателями
 |  |  |
 |  |  |
"Эй! Смотрите" Слушайте!"
 |  |  |
Маяковский делает эту работу «не только в полную силу серьезности и уменья». Он старается революционизировать вкус, подымает уровень плакатного искусства. Он считает, что работа в РОСТА очищает язык «от поэтической шелухи» на темах, не допускающих многословия. В этих коротких, веселых, звучных и сердитых подписях Маяковский дает пародию и на старые песни («Жил-был король английский, весь в горностаймехах», «Три битых генерала»), и на известную басню («Колчак, Деникин и Юденич буржуя весть на Русь взялись»), и смешную азбуку, и переиначенные поговорки («Нашла коза на камень» – по адресу Юденича, разбившего лоб о неприступность красного Петрограда).
Он рисует спекулянта, посаженного в камеру тюрьмы, и подписывается под этим: «В тесноте да не обедал». Изображая Деникина, он под рисунком делает выписку из своей сатирической азбуки:
Деникин было взял Воронеж.
Дяденька, брось, а то уронишь.
 |  |  |
А научился ли ты чистить зубы, чтобы так нагло просить еду? Сначала сам сделайся правильным членом общества, а потом уже что-то требуй!
- В. Маяковский
 |  |  |
Он выпускает «приказы по армии искусств», которые предлагает прочесть «по всем эскадрильям футуристов, крепостям классиков, удушливогазным командам символистов, обозам реалистов и кухонным командам имажинистов».
Он зовет к объединению все литературные силы для помощи революции. Он сам направляет всю гневную мощь своего таланта туда, где требуется слово умного, культурного, честного поэта.
Распадаются кольца фронтов, кончается гражданская война, но Маяковский остается на своем посту, «революцией мобилизованный и призванный». Молодой советской торговле нужна реклама, и Маяковский пишет...
- В. Маяковский
Обычно думают, что надо рекламировать только дрянь,- хорошая вещь и так пойдет. Это самое неверное мнение.
Реклама - это имя вещи...
Реклама должна напоминать бесконечно о каждой, даже чудесной вещи...
Думайте о рекламе!
Так появился «Реклам-конструктор Маяковский – Родченко» – первое рекламное агентство в советской России. Маяковский пишет «полные выдумки и игры рекламные плакаты: «Нигде кроме, как в Моссельпроме». Вводятся новые метрические меры длины и веса. Маяковский предлагает выпустить конфеты со стихами, в которых бы объяснялись новые меры. Он пишет стихи, помогающие стране бороться с разрухой, разгильдяйством
 |  |  |
Призывы шли напрямую к собеседнику, Маяковский называл потребителей на «Ты». Его обращения к аудитории – «Давай!», «Даешь!» больше походили на приказы, а его слоганы не оставляют другого выбора. Только Моссельпром!
Такая категоричность слоганов была оправдана монополией компаний и тем, что их задачей был призыв к действию. И она оправдала себя, потому что на фоне остальных буклетов плакаты конструктора поэта разительно отличались.
 |  |  |
Его путевые очерки, его стихи о Западе, об Америке написаны умно и искренне, с подлинным советским патриотизмом, с поэтическим тактом и литературной честностью, с хозяйской заинтересованностью советского человека.
К тому же путешествия пугали Маяковского антисанитарией, он был болезненно брезглив — его отец умер от заражения крови из-за того, что укололся канцелярской скрепкой. Тяготило поэта и вынужденное бездействие в дороге. Маяковский развлекался тем, что составлял графики поведения, в которых предписывалось то рассказывать глупости, то читать или молчать. Соблюдения этих графиков требовал и от попутчиков. Самое длинное путешествие Маяковского через Европу и Мексику в США длилось полгода.
28 мая 1925 года Владимир Маяковский прибыл в Париж. Он прожил там более трех недель. При нем открылась Международная выставка. Маяковского наградили серебряной медалью выставки за рекламные плакаты с его текстами.
Эйфелева башня в Париже тоже ему по душе. Крепко шарахнули в небо. Но башню ему хочется перенести к себе домой, на родину. «Идемте! К нам! К нам, в РСФСР! Идемте к нам – я вам достану визу!» – призывает он башню.
Однажды за одним столом собрались русские и мексиканские политические деятели, художники, инженеры и писатели — каждый из них «был готов убить того, кто осмелился бы усомниться в его революционности». Гости произносили тосты, вели беседы и споры, которые в результате переросли в большую драку мексиканцев с русскими — в ход шли бутылки, стаканы и стулья, а вскоре в руках мексиканцев оказались револьверы.
«Маяковский крикнул по-русски: “Слушайте!” Все прекратили драку и уставились на него, а он стал читать “Левый марш”, и голос его звучал все громче и звонче. Мексиканцы успокоились и, когда поэт закончил чтение, устроили ему бурную овацию: бросились к нему, чтобы обнять его, и стали обнимать друг друга. Так чудодейственный голос Маяковского и его поэзия восстановили мир. Достигнув этого, поэт вышел на улицу, и все последовали за ним».
Из воспоминаний Диего Риверы
Пятьсот
по Мексике
нищих племен,
а сытый
с одним языком:
одной рукой выжимает в лимон,
одним запирает замком.
Нельзя
борьбе
в племена рассекаться.
Нищий с нищими
рядом!
Несись
по земле
из страны мексиканцев,
роднящий крик:
«Камарада!»
Голод
мастер людей равнять.
Каждый индеец,
кто гол.
В грядущем огне
родня-головня
ацтек,
метис
и креол.
И вот
под мостом
река или ров,
делящая
два Ларедо.
Там доблести —
скачут
<...>
А здесь
железо —
не расшатать!
Ни воли,
ни жизни,
ни нерва вам!
- В. Маяковский, "Мексика - Нью-Йорк"
- В. Маяковский
- В. Маяковский
от Нью-Йорка города.
Но
кепчонку
не сдерну с виска.
У советски
собственная гордость:
на буржуев
смотрим свысока.
"…тысячи искрящихся глаз устремлены на эстраду, заполненную представителями печати пролетарских организаций. Ждут с затаенным дыханием богатыря новейшей поэзии.
Но… прежде надо выслушать приветственные речи. Они льются ручьями самых красивейших возвышенных слов. И при каждом упоминании имени поэта и определении его как «титана русской литературы»… «певца революционных масс» своды огромного зала оглашаются аплодисментами.
…Кончились речи. Из-за колонны появляется Маяковский.
– Добро пожаловать, Владимир Владимирович! – раздается голос председателя.
Зал гремит долго-долго.
Вот он, Маяковский! Так же прост и велик, как и сама Советская Россия"
В какой бы точке земного шара Маяковский ни был, он чувствует себя советским гражданином. Все мысли его обращены к родине. Бродит ли он среди мексиканских кактусов, подымается ли на небоскребные высоты Нью-Йорка, фланирует ли по бульварам Парижа – все равно в стихах его заботы о нашей стране, ее величие, ее горизонты.
Свои первые поездки он называет «путешествиями Людогуся».
Аксиома:
Все люди имеют шею.
Задача:
Как поэту пользоваться ею?
Решение:
Сущность поэзии в том, чтоб шею сильнее завинтить винтом.
И вот поэт, чтобы дальше видеть, чтобы расширить горизонты, «выкручивает» свою шею и превращается в странное существо: Мысленно себя вытягивая за уши.
«Вы знаете, что за птица Людогусь? Людогусь – существо с тысячеверстой шеей: ему виднее!
У Людогуся громадное достоинство: «возвышенная» шея. Видит дальше всех.»
Беспокойный и наблюдательный, Маяковский начинает приглядываться к художественным течениям в школе, интересоваться смелой работой художников-новаторов. Его уже сердит, что «подражателей лелеют, самостоятельных гонят.
Он вошел в литературу как разрушитель устаревших канонов искусства и жизни, как гневный ниспровергатель устоев старого быта, как бунтарь, ненавидящий все способы принуждения
Он почувствовал в себе любовь к слову, почувствовал, что слово ему повинуется, что по его приказу слова строятся в батальоны. Власть над словами в высочайшей степени увлекла его. Ему казалось, что когда человек не умеет повелевать словами и делает с ними то, что делали раньше, — как такой дирижер, который приходит в хорошо обученный оркестр и машет палочкой вслед за тем, как играют музыканты, а людям кажется, что он дирижирует, — это положение сходно с эпигоном, которому кажется, что он стихи пишет новые, а на самом деле им владеют старые слова и мысли.
 |  |  |
Гуляй, пока не взят за жабры!
Дяденька, брось, а то уронишь.
Есть где воришкам разогнаться!
Жалеть о прошлом – дело рачье.
 |  |  |
Ллойд-Джордж служил и вышел в люди.
Мамашу могут проиудить.
Носки мараются от носки..
Октябрь идет. Не любит месяца.
 |  |  |
Трамваем Б без пересадки!
Ужели жив еще курилка?!
Фиуме спьяну взял д'Аннунцио.
Хохочут утки, гуси, куры.
 |  |  |
Щенки Антанты лают здорово.
Эсера смой – увидишь барина.
Юденич хочет Питер брать.
Ярмо микадо нам не всучите.
Без веры и нравственность ищем напрасно
- В. Маяковский
Бессмертие — не ваш удел»
— А вы зайдите через тысячу лет, там поговорим!
- В. Маяковский
 |  |  |
 |  |  |
- Л. А. Кассиль
